России понадобится фундамент для «пересборки»
Российское общество и экономика момент стремительно разрушаются и больше не смогут существовать по инерции, считает политолог Алексей Уваров. В интервью KARENINA он рассказывает, как и почему это происходило. Беседовала Анастасия Коваленко.
Алексей, почему вы уехали из России?
19 февраля 2022 года, тогда еще с невестой, сейчас уже женой, я выехал на отдых в Турцию. Там мы застали начало войны. Мы естественно были против войны, тем более что у жены родственники в Днепре. Решили, что возвращаться в Россию не будем.
Я наблюдал за тем, как на войну реагирует российская научная среда. Хотелось понять, есть ли динамика протестов, чтобы если есть, вернуться и присоединиться к ним. Мои наблюдения оказались, мягко говоря, неутешительными. Большинство ректоров российских вузов в первый же день поддержали агрессию, замарав, таким образом, репутацию всех научных работников России. К тому же, на моем факультете началась абсолютно комсомольская риторика о нацистах. Последним камешком на весах в пользу моего решения не возвращаться стало то, что буквально в первые же дни ряд моих коллег, в том числе один из заместителей декана, в своих социальных сетях выступили с протестом, с осуждением агрессии, за что были уволены. Мне стало очевидно, что научная карьера для меня в России сейчас невозможна.
Имеет ли Россия тысячелетнюю историю, как говорит Путин?
Во первых, непонятно, что он подразумевает под понятием «Россия».
Допустим, есть современная Украина, есть Украинская Народная Республика, есть Украинская держава: это все разные вещи.
С Россией то же самое. В России было очень много государственностей, непонятно, на какую именно территорию распространяется это утверждение. Понятие «Россия» сейчас — очень условное. Ее начало можно отсчитывать как от Ивана Грозного, так и от распада Советского Союза. Это фигура речи, не несущая никакого смысла без конкретного определения, и вопрос политической манипуляции.
Для среднероссийского обывателя начала 90-х понятие «Россия» могло отличаться от сегодняшнего. Восприятие «большой России», которое якобы включает в себя и северный Казахстан, и восточную Украину — это тоже один из вариантов восприятия России, который ранее был в публичном дискурсе. То, что сейчас понятие «Россия» принимается расширительно, не случайность. Это во многом следствие исторической политики Путина.
Я затрудняюсь сказать, что такое Россия сейчас. Россия c августа 1991 года до марта 2014 года — это государство, которые сформировано по границам РСФСР в момент его распада. Это государство, что тоже любопытно, занимает место Советского Союза в международной системе. Но Россия с 2014 по 2022 год — это понятие уже более сложное.
Если говорить с точки зрения не географической, а содержательной, то Россия сейчас — это очень интересный набор из слабо совместимых между собой идей, которые не особенно претендуют на какое-то смысловое наполнение и глубину. Это даже нельзя назвать идеологией, потому что идеология — это некая система образа мыслей, культурно-философское явление. У партии большевиков в 1917 году была идеология. Захват ими власти не был захватом собственности и ресурсов, это был «побочный» эффект. Главное — был захват самой власти. У современной российской власти никогда не было собственного проекта власти. Для них вопрос обладания властью — это вопрос личного обогащения. Да, проект большевиков — абсолютно людоедский. При этом у них было свое видение будущего, и все их решения вписывались в эту перспективу. В современной России никогда не было системного видения будущего, была только ситуативная история о владении ресурсами.
Какую связь имеет СССР с Российской империей?
Давайте вначале возьмем пример — Византийская и Османская империи. Это две державы. Одна в какой то момент стала находиться на территории другой. Те же города, во многом — те же люди. Но странно было бы говорить, что Византийская и Османская империи — это одно и то же. По целеполаганию, религии, смыслу существования и ценностям — это два абсолютно разных конструкта.
То же самое с Российской империей. Да, чисто технически Советский Союз находился на большей части земель бывшей Российской империи. Элита и рядовые граждане Союза — это бывшие подданные империи, они физически родились и выросли там. Но на географическом и демографическом сходстве все заканчивается. Советский Союз не является продолжением Российской империи, потому что в своей основе он был построен на идее разрушения той империи и построении на ее останках принципиально нового государства и общества. Советский Союз никогда не ставил себя как продолжение российской государственности. Кадры, заводы, люди, техника, дороги — это наследство было чисто техническим.
Почти до распада СССР не было российской коммунистической партии среди прочих партий, входивших в состав КПСС. Современная КПРФ — преемница КП РСФСР, созданной лишь в июне 1990 года. Не было и полноценных республиканских российских органов в составе Советского Союза, которые могли бы претендовать на сколь нибудь автономное принятие решений. Москва была резиденцией политического руководства СССР, но не России. В этом смысле отличие этой России (РСФСР) от Российской империи фундаментальное, потому что Российская империя — это форма российской государственности.
А РСФСР, в первую очередь — географический и экономический объект, но не политический. Истоки этого лежат в политике, проводимой в 1920-30-е годы. Ленин и Сталин боялись великорусского шовинизма, видя в нем основу для, например, антибольшевистского движения. Эту угрозу убирали тем, что усиливали остальные народы, населяющие Советский Союз (т.н. «политика коренизации» — поощрение «национальных меньшинств»). Вводя остальные республики в политическое и культурное поле, балансировали демографическое преимущество русских в СССР, и поощряли развитие национальных культур и языков. Но очень скоро это стало восприниматься как угроза безопасности СССР и власти СССР переключились на политику «осажденной крепости», начали рассматривать многие народы как «вражеские» и преследовать их.
Конечно, это не была в полном смысле государственность. Украина, Латвия, Эстония, Литва, и прочие республики все равно подчинялись решениям политбюро. Но раздел Советского Союза и его оформление по нынешним границам произошло как раз по границам, установленным этими республиками. Так что в какой то степени это наследие осталось.
Также в Советском Союзе были проекты по поводу того, чтобы сократить влияние русского языка и кириллицы по максимуму, были попытки перевести русский язык на латиницу. Советские власти таким образом хотели разорвать отношения с прошлым и сформировать другую структуру идентичности у всех народов, входящих в состав Советского Союза. Языки большинства народов СССР переводили на латиницу, в том числе татарский, кавказские и центральноазиатские языки. Но в какой-то момент перестали это делать, потому что между отдельными республиками, особенно тюркоязычными, начали образовываться горизонтальные связи, помимо коммунистической партии. Это властям было не очень выгодно, поэтому кампанию по латинизации свернули.
До начала Голодомора 1932-33 годов существовала практика поощрения использования в союзных республиках своих языков. В Украине проходила «политика коренизации», все больший переход СМИ, образования и государственного аппарата на украинский язык. Понятно, что украинский язык существовал и до того, мы говорим про увеличение его влияния и принятия украинского как обязательного языка городской культуры. Эти попытки были не безуспешные. Украинский язык на момент падения Российской империи находился в куда более скромном состоянии.
Это касается не только Украины, но и Беларуси, и языков центральноазиатских республик. Если бы этот подход сохранился и к концу Советского Союза, русский язык не занимал бы так много места вне России. Но уже в 1940-50-х на передний план вышла история о русском народе и русской культуре как основополагающей, как цементирующей для всех остальных. Отчасти произошло возвращение классического имперского подхода. Удельная доля русского языка и культуры значительно выросла.
В ходе Второй мировой войны советская власть усиливала русские национальные нарративы с тем, чтобы у людей была мотивация воевать за эту советскую власть. При том, что мотивация изначально была не большая. Количество пленных в 1941 году — это миллионы человек — показывает, что люди зачастую не понимали, за что они воюют.
Украина и Россия в конце Советского Союза
Украинская государственность уже формировалась несколько раз: в рамках Украинской национальной республики, в рамках Украинской державы при Скоропадском. Украина уже тогда была национальным государством, и в этом для нее был большой плюс. Этот опыт во многом сформировал национальное самосознание и национальные идеи.
В то же время, видение национального будущего проявилось в Украине не сразу. Между страной в 1991 году и в 2022 есть существенная разница. За 30 лет Украина прошла большой путь. Но ростки осознания себя как отдельного государства были еще тогда, в 1991 году. Хоть и идеалистический, но образ будущего был сформирован. Украина вышла из Советского Союза с видением своей независимости.
С Россией сложнее. У России не было периода национального государства. Русский народ воспринимал себя скорее как “государствообразующий” как в рамках Российской империи, так и в рамках Советского Союза. Было сложно с осознанием того, что мы вообще из себя представляем.
В 1991 году что такое Россия, если она уже не Советский Союз и не Российская империя, было не совсем ясно. Не было момента для того, чтобы остановиться и подумать, где ее границы, что такое российская история и чем она отличается от советской. Эта задача просто не стояла на повестке дня у политической элиты. Бывшая советская интеллигенция не была национально ориентированной, как, например, национальное движение Украины. Она была «советской», в чем-то — даже имперской. Она не понимала, что такое современная Россия. Она знала, что Советский Союз распался, и на его месте осталось большое образование, которое называется Россией, как и дореволюционное государство. Одновременно сохранялись воспоминания о советском прошлом, но перед глазами были уже и внешние (западные) модели капитализма. В приоритете у новой российской политической элиты были передел власти, оформление рынка и приватизация государственной собственности. Из-за этого, во многом, происходит современная неразбериха.
Россия в 2022 году
Таким образом, понимание, что же такое Россия, до сих пор не сформировано. Главным остается вопрос о власти и ресурсах, а не о национальной идее. Все, что за последние два-три десятилетия оформлялось как идеи, было лишь рычагами для удержания власти.
Идея, которая должна получить в обществе хоть какую-то минимальную популярность, не должна строиться на своеобразии восприятия мира одного-единственного человека. Идеи Адольфа Гитлера, например, при всей их неадекватности, опирались не просто на его умонастроения, но и на конкретный социально-экономический и политический контекст времени. Гитлер обрабатывал существующую в Германии повестку. У Путина проблема в том, что он всё подстраивает под свои действия и представления. В России нет четкой трактовки прошлого, настоящего и будущего. Есть определенные взгляды президента, под которые эта трактовка подстраивается. У Путина есть личные симпатии и антипатии, на которых пытается существовать российская идеология. Но они слишком слабые и неустойчивые для того, чтобы на них построить четкую систему взглядов.
Тому, кто придет после Путина, нужно будет заложить понимание того, что такое Россия. Это нужно всем. Потому что иначе все соседи России будут закономерно опасаться, что в следующий раз ее границы могут подвинуться в новом направлении. Это важнейшая задача России — собрать себя заново и договориться внутри страны о том, что мы считаем Россией, что нас объединяет, какие у нас границы и для чего мы все это делаем. Без этого подхода Россия как государство существовать не будет. И должен быть не просто договор, написанный на бумажке. Людям в России надо сформировать собственную ценность и сформулировать позитивную цель, которая будет строиться не на восстановлении чего-то из прошлого, а на созидании России сейчас.
Непонятно, почему России, которая существовала с 1991 года, Путину недостаточно. Это огромная красивая страна с множеством культурных и природных ценностей. Непонятно, почему она сама по себе не ценна, а ценна только если к ней что-то постоянно добавлять.
В новой российской истории должны быть другие акценты. Акценты на демократии. Акценты на том, что русский народ не обязательно склонен к самодержавию и диктатуре. В России до сих пор не осмыслили опыт Российской империи с 1906 по 1917 год. Это опыт существования парламента, который показывает, что парламентская борьба была возможна. Независимая судебная система, правовое государство, парламентские институты были. Да, с изъянами, с проблемами, но это опыт, на который можно опираться. Чтобы не опираться на опыт сталинских репрессий и великую войну 1941-45 годов. Очень много рассказов Чехова происходят в суде, и там видно состязательность сторон, видно, что крестьянин может выиграть дело у помещика. Это может стать фундаментом для пересборки новой России. Но это выбивается из нарратива про сильную руку, отсутствие прав и самодержавие.
Позиции, которые Россия занимала в мире последние 30 лет, были во многом сформированы за счет исторической инерции. Россия во внешней политике заняла место Советского Союза. Но мир и архитектура внешнего порядка меняется. Инерционная внутренняя структура современной России тоже больше не работает. Сейчас мы видим разрушение той модели общества и экономики, которая существовала. Путинского режима с Путиным или без, по инерции, больше быть не может.
Алексей Уваров
До мая 2022 года работал на факультете политологии МГУ им. М.В. Ломоносова, пишет докторскую диссертацию (PhD) на тему «Проблемы государственной преемственности России в символической политике: акторы, наративы, политические практики» (The Problem of the Continuity of Russian Statehood in SymbolicPolitics: Actors, Narratives, Political Practices). В настоящий момент Алексей занимает позицию приглашенного исследователя (Gastwissenschaftler) в отделении истории Восточной Европы Боннского университета (Abteilungfür Osteuropäische Geschichte, Universität Bonn). Приехал в Германию по гранту в рамках программы „Scholarsat Risk“, который ему предоставили в Gerda Henkel Stiftung.
